Ричард Адамс - Обитатели холмов [издание 2011 г.]

Шишак сразу же понял, что это не сказка. Но где-то он слышал нечто подобное. Тот же ритм, те же восторженные, восхищенные слушатели… Где это было? Потом он вспомнил запах морковки, большую пещеру и возвышающегося над толпой Дубравку. Но если Дубравкины стихи Шишаку не понравились, то эти сразу запали в душу.

Давным-давноПел зяблик на высоких ветках терна,Крольчиха вывела на травку малышей —Они играли, ветер нес весну.Их время пронеслось, как цвет бузинный.И зяблик улетел, и на душе темно,И время наших игр ушло навеки.

Давным-давноОранжевый жучок полз вверх по колоску.Дул ветер. Кролик со своей женойБежали через луг. И нору вырыли под склономОреховым и зажили счастливо.Теперь жучок замерз, и на душе темно,И суждено одной остаться мне навеки.

Мороз, мороз. Мороз живет во мне.Мой слух и нюх замерзли на морозе.Весною стриж вернется, закричит:«Крольчихи, ройте норы малышам!» —Я не услышу. Никогда детенышНе оживет в моем замерзшем теле.Во сне моем железной сетью ловят ветер.И ветра не услышу я вовеки.

Крольчиха умолкла, и никто из трех ее подруг не произнес ни слова; но и по молчанию Шишак понял, что она высказала то, что лежало у всех на душе. Болтая и перекликаясь, пролетела над ними стайка скворцов, в траву, прямо перед носом слушательниц, упал сверху жидкий помет, но ни одна не шелохнулась, погруженная в печальные мысли. А мысли эти, как ни были они грустны, витали в местах, очень далеких от Эфрафы.

У Шишака был жесткий характер, жесткий, как и его лапы, чувствительным его не назовешь, но, как всякий, кому довелось узнать, что такое страх и лишения, он тотчас угадывал чужое горе и умел его уважать. Шишак привык с первого взгляда оценивать кроликов и решать, кто на что сгодится. И его поразило, насколько молоды и полны сил были сидящие перед ним крольчихи. Когда дикие животные чувствуют, что устали жить, они уходят туда, где никто им не помешает направить оставшиеся силы к смерти. Однажды в городке-ловушке Шишак ошибся, решив, что Пятик почувствовал эту усталость, потому и стремится уйти. Но с той поры наш герой поумнел. Он видел отчаяние крольчих и прекрасно понимал, в чем дело. Понимал он и то, что последствия перенаселения в племени всегда в первую очередь сказываются на крольчихах. Они делаются упрямыми, непослушными. Но если и это не помогает, крольчихи отправляются в путешествие, которое ведет к единственному оставшемуся в их распоряжении выходу. И Шишак пытался понять, далеко ли ушла по печальной этой тропе четверка печальных подруг.

Он спрыгнул вниз. Неожиданно оторвавшись от тягостных мыслей, крольчихи отшатнулись и сердито посмотрели на Шишака.

— Тебя, кажется, зовут Нельтильта? — обратился Шишак к симпатичной молодой крольчихе, на которую обратил внимание еще внизу. — А как тебя зовут? — повернулся он к ее соседке.

— Тетагиннанг[26], сэр, — помолчав, неохотно ответила та.

— А тебя? — спросил Шишак крольчиху, которая читала стихи.

Она одарила его взглядом, полным такой боли, такого страдания и укора, что он решил повременить и как-нибудь в другой раз сообщить, что он тайный ее друг и враг Эфрафы, что он сам ненавидит власть, которую тут якобы представляет. В ответе Нельтильты Кервелю звучала ненависть, а туг Шишак столкнулся с таким горем, которое не выразить словами. И, глядя на крольчиху, он вдруг вспомнил рассказ Падуба об огромном желтом храдада, уничтожившем поле в Сэндлфорде. «Вот и он тогда, наверное, так смотрел», — подумал Шишак. В этот момент крольчиха заговорила:

— Меня зовут Хизентли, сэр.

— Хизентли? — вскричал потрясенный Шишак. — Но тогда это ты… — Он замолчал.

Спрашивать, помнит ли она Падуба, небезопасно. Неважно, помнит она его или забыла, но, значит, тот самый кролик, который рассказывал Падубу о мучительной жизни в Эфрафе, тоже где-то поблизости. И если Шишак ничего не перепутал, сама Хизентли тоже однажды уже пыталась уйти отсюда. «Но, — подумал он, встретившись еще раз с отчаянным ее взглядом, — годится ли она теперь хоть на что-нибудь?»

— Вы не позволите нам уйти, сэр? — спросила Нельтильта. — Нам, видите ли, неловко в присутствии офицера. Мы потому и уходим подальше.

— О… Да… Конечно… Как скажете, — забормотал смущенный Шишак.

Он остался сидеть на месте, а четыре крольчихи скрылись в траве, и до него донесся голос Нельтильты, которая явно нарывалась на неприятности:

— Вот ведь олух!

«Что ж, видно, не все тут еще вымерло», — решил Шишак и направился в обход постов.

Он поболтал с часовыми, стараясь выяснить, в чем заключаются их обязанности. Система охраны была тут на пугающей высоте. От одного часового до другого всего секунды две ходу, а по сигналу тревоги из нор немедленно выбегут офицеры и гвардейцы резерва. В случае необходимости можно почти мгновенно поставить на ноги всю ауслафу, отозвать из патруля капитана Дрему и снять с постов дежурных офицеров, выгуливающих рядовых. Так как в Эфрафе никогда два подразделения не выходят на силфли одновременно, вернуть кроликов по тревоге обратно не составляет никакого труда. Шишак разговорился с одним из часовых, с Майораном, и тот рассказал ему о неудавшемся бегстве Блэкавара.

— Он притворился, будто случайно зашел далеко, — рассказывал Майоран, — а потом вдруг как пустится бежать! Он даже сбил с ног двоих часовых, которые попытались его остановить. Насколько я знаю, это первый у нас случай. Блэкавар мчался, как сумасшедший, но Дрема уже услышал сигнал, и он просто пробежал напрямик через поле и вышел навстречу. И конечно, если бы Блэкавар не тронул часовых, ему на Совете досталось бы куда меньше.

— А тебе-то как живется? — спросил Шишак.

— Сейчас неплохо, я ведь в аусле, — ответил Майоран. — А если бы мне удалось дослужиться до офицера, жил бы еще лучше. Я уже два раза просился во внешний патруль — только так ведь и можно себя проявить. Дерусь я и беру след не хуже других, но от офицера, ясное дело, требуется не только это. Офицеры у нас что надо, правда ведь?

— Правда, — с чувством отозвался Шишак.

Его поразило, что Майоран явно считал Шишака своим. И в его голосе не слышалось ни зависти, ни недовольства. Шишак уже начинал понимать, что в этом городке никто не скажет больше, чем требуется, никто не сунет нос не в свои дела. А может быть, Майоран решил, что Шишака перевели из другого подразделения.